УРОДЛИВОЕ ЛИЦО:
Организация как инструмент господства

ПОДРОБНЕЕ О КНИГЕ

Трудоголизм и социальные и умственные перегрузки

До сих пор мы принципиально делали упор на профессиональных угрозах физического плана. Многие из жертв принадлежат ко вторичному рынку труда, и этот факт подчеркивает дифференцирующее влияние организаций на разные слои работающего населения. Однако те, кто составляет первичный рынок труда, тоже становятся жертвами, особенно из-за рисков, вызывающих стресс. Хотя у «белых воротничков» в среднем меньше риска погибнуть или получить серьезную травму на производстве или отравиться токсинами, чем у «синих», они гораздо чаще страдают коронарными заболеваниями, язвами и умственным расстройством.

Коронарное заболевание, часто именуемые «убийцей менеджеров», все шире признается проблемой, которую испытывают многие, кто попадает в стрессовые ситуации на работе. Не только «белые», но и «синие воротнички» и женщины, вынужденные заниматься семьей и одновременно работать, страдают от этого. Проблема свойственна стрессовым ситуациям разного рода и является следствием комплексной системы факторов. Условия труда, роль, карьерные устремления и качество отношений на работе влияют на личность человека и оказывают влияние на стресс той или иной степени и физическое и умственное состояние. Личность типа А, движимая стремлением контролировать свою рабочую среду, амбициозная, ориентированная на достижения, склонная к конкуренции и перфекционизму и нетерпеливая, всегда первой подвержена риску коронарного заболевания. Даже те, кто работает с таким человеком, рискуют, поскольку личность типа А создает определенную напряженность для окружающих. Напряжение, отчаяние и злоба, часто сопровождающие чувство бессилия, которое испытывают люди на низких должностях, обязанные выполнить работу в определенные сроки, тоже повышают риск физического и умственного срыва.

По некоторым оценкам, от 75 до 90% визитов к врачу в США связаны со стрессом, и это обходится промышленности в сумму от $200 до $300 млрд в год. Опросы страховщиками американских рабочих выявили, что более 40% сотрудников считают свою работу очень или крайне нервной. Для женщин стресс определяется как проблема номер один и выделяется как основной предмет тревоги у 60% всех опрошенных профессиональных групп. Эти цифры составляют ни много ни мало 74% для женщин после сорока на квалифицированных и управленческих позициях и 67% для одиноких матерей. Чрезмерная занятость, невозможные сроки, высокая степень неопределенности, страх потерять работу, экономические проблемы, конфликт между семьей и работой и другие контекстуальные факторы актуальны для многих профессиональных групп.

Высокий уровень стресса также соотносится с возрастающим физическим насилием на рабочем месте. Данные, собранные Министерством юстиции США, выявляют, что количество нападений приближается к 1 млн в год. Убийство считается второй по важности причиной смерти на рабочем месте, а среди женщин -первой. Каждый месяц убивают пять или шесть работодателей.

Хотя можно многое сделать для снижения уровня стресса и напряжения, испытываемого на работе — например, соответствующим образом организовав работу и разработав сбалансированные отношения между работой и жизнью вне ее, — похоже, какой-то уровень стресса все же неизбежен. И правда, организации живут за счет стресса, а иногда намеренно создают его как средство повышения эффективности. Хотя, по мнению многих экспертов, доля стресса полезна, слишком большой стресс в долгосрочной перспективе дорого обходится организациям из-за болезней, потери рабочего времени и негативного влияния на качество жизни в целом. Многие полагают, что проблема практически вышла из-под контроля. Гиперконкуренция в глобальной экономической среде с постоянным стремлением к непрерывному улучшению и созидательному разрушению влияет и на повышение уровня стресса на работе.

Очень немногие чувствуют себя спокойно. Они слишком часто наблюдали «феномен апельсиновой кожуры» Артура Миллера на примере своих друзей, членов семьи или знакомых. Уплощение организации и связанное с ним сокращение ресурсов почти устранили бездеятельность, ранее использовавшуюся как подушка, с помощью чего люди снижали стресс на работе. Кроме того, благодаря информационным технологиям возникло ожидание немедленного действия, даже в трудных ситуациях. Это также привело к усилению контроля. Например, с использованием сложных информационных систем продавцов, телефонных операторов, производственные бригады и обслуживающий персонал можно постоянно контролировать. Их производительность измеряется и отслеживается каждую минуту. В некоторых офисах и на производстве последняя статистика производительности, поступающая по сети, может постоянно отражаться на мониторах как напоминание о том, насколько хорошо или плохо человек справляется по сравнению с планом. Нет нужды говорить, что стресс в таких ситуациях высок всегда.

Даже когда люди получают удовольствие от своей работы, напряжение в современной корпорации способно довести это «удовольствие» до крайности. Чтобы двигаться вперед или хотя бы удержать свой текущий пост, руководители и амбициозные новички, по их мнению, должны демонстрировать полное отождествление себя со своей организацией и подчиняться нормам, требующим пропускать обед или есть на скорую руку, работать больше восьми часов шесть или семь дней в неделю.

В результате, разумеется, возникает трудоголизм. Работа становится зависимостью и «костылем», приводя к несбалансированному личному развитию и создавая множество проблем в семейной жизни. Трудоголик, как правило, всегда находится в состоянии стресса, у него не хватает времени для жены (мужа) и детей, и он часто отсутствует дома. Продвижение по карьерной лестнице требует смены должностей, иногда подразумевая переезды из одного города в другой. Негативное влияние на домашнюю жизнь огромно, и случаи развода, конечно, многочисленны. В случаях, когда оба супруга преследуют карьерные цели, конфликты и напряжение увеличиваются. Хотя такие люди сами выбирают этот путь, ими в ряде случаев движет желание соответствовать нормам и ценностям, ставшим стандартной практикой в корпоративном мире.

Организационная политика и радикальная организация

Идея о том, что организации используют и эксплуатируют своих сотрудников, поддерживает и объясняет обычаи, убеждения и практику во многих из них. В главе 6 мы ссылались на «радикальную систему координат», основанную на том принципе, что организация — классовое явления, характеризуемое укоренившимся разграничением интересов труда и капитала (см. пример 6.6 и связанную с ним дискуссию). Эта глава помогает прояснить смысл этой концепции и понять, почему трудящиеся и руководство часто оказываются в таких конфликтных отношениях, а при сокращении числа руководителей многие менеджеры испытывают ту же неопределенность и скептицизм по поводу своей роли в современной корпорации. С точки зрения человека, принадлежащего ко вторичному рынку труда, периодически теряющего работу с изменениями экономического цикла или занимающего должность с низким статусом, который особенно не ценит и не использует свои способности или пострадал от несчастного случая или от отравления токсинами на работе и не получил компенсацию, намного разумнее понимать организацию как поле брани, а не как сплоченную команду или дружеское плюралистическое объединение.

Как можно чувствовать, что ты — член команды, если нет уверенности, что будешь здесь работать на следующей неделе?

Как можно считать себя членом общины, объединенной общими интересами, если разница в статусе и привилегиях очевидна и велика?

В данных обстоятельствах разумно рассматривать себя членом эксплуатируемой и ущемляемой группы и объединяться со своими товарищами, чтобы посмотреть, какие выгоды можно получить от своих работодателей. Вот почему профсоюзы процветают, делая организации расщепленными мирами, отражающими и укрепляющими классовое разделение в обществе.

В крайних случаях это разделение становится столь же острым, как отношения между враждующими фракциями, и создает «радикальные организации», как те, что можно найти в отраслях добычи угля и тяжелой промышленности. Здесь разница между «белыми» и «синими воротничками» всегда была особенно отчетливой и подкреплялась ежедневно в отношении прав и привилегий обеих групп.

«Белые воротнички» обычно работают в более приятных, чистых и безопасных условиях, у них более четкий рабочий график, больше дополнительных льгот, более длительные отпуска и высокая зарплата. Они комфортно чувствуют себя в корпоративной культуре, которая поощряет их привилегии и подтверждает более низкий статус их коллег.

Рассмотрим, к примеру, британскую компанию, занимающуюся сборкой автомобилей. Там для рабочих и менеджеров предусматривались разные столовые. Залы располагались рядом, но разница между ними была огромна. В столовой для «белых» можно было посидеть за красивым столом и насладиться обедом и бокалом вина, которые подают официанты в униформе. В «заводской столовой» приходилось стоять в очереди, обслуживать себя самому, еда поглощалась за длинными голыми столами при помощи пластмассовых ножей и вилок. Металлические приборы разрешалось использовать — но только при условии, что вы внесете залог!

Нет нужды говорить, что рабочие не чувствовали, что они и менеджеры — одна команда, не говоря уже об акционерах. Они знали, что находятся по другую сторону, и вели себя соответственно. Атмосфера поля брани была нормой.

Что интересно, с понижением доходов и сокращением занятости в 1990-е годы многие «белые воротнички» стали занимать туже позицию. Даже беловоротнич-ковые бюрократические организации, которые раньше считались спокойными и привилегированными учреждениями, стали более радикальными из-за забастовок, локаутов и борьбы за гарантию занятости. Вследствие этого отношения остаются натянутыми и враждебными, доверие друг к другу минимально, поскольку люди постоянно думают, что их используют.

В 1970-е и 1980-е, когда открытые конфликты между менеджерами и рабочими находились на пике, представители высшего руководства придерживались унитарной или плюралистической идеологии, подчеркивая необходимость «командных усилий» или «заинтересованного подхода» к решению проблем, чтобы преодолеть деление на «нас» и «них». Но с 1980-х поле брани изменилось, и появились новые тактики и стратегии.

Переход к автоматизированному производству и решение многих крупных компаний переместить производство в страны третьего мира, где более низкие заработки и слабо развиты профсоюзы, подорвали власть профсоюзов на Западе. Столкнувшись с более низким спросом на труд и высокой структурной безработицей, возникшей из-за перемещения производства, рабочие стали меньше поддерживать воинственно настроенных профсоюзных деятелей. Страх и неопределенность пришли на смену ощущению власти, уверенности и силы, характерных для прежних времен. Это дало менеджерам возможность в большей или меньшей степени диктовать условия переговоров между трудящимися и руководством и полностью перевернуть ситуацию с условиями занятости, о которых в период расцвета профсоюзов нельзя было и мечтать.

Тенденция столь драматична и тревожна, что в континентальной Европе она стала известна как «новый брутализм». Безрассудное стремление к высокой производительности и прибыли за счет людей, как считается, в большей или меньшей степени смещает капитализм назад в XIX век и начало ХХ. Идеология менеджмента служит цели накопления капитала несмотря ни на что. Новости о «последних увольнениях» часто сопровождаются новостями о «рекордных прибылях», подчеркивая конфликт интересов между трудящимися и капита-листами, о котором говорят Маркс и радикалы.

Что интересно, критически высказываются уже не только левые радикалы. Критика уже стала общепринятой. Например, в разгар сокращения корпораций в середине 1990-х журнал Newsweek опубликовал статью о «корпоративных убийцах». В ней были фотографии ведущих руководителей компаний и информация об их зарплате, часто составляющей много миллионов долларов в год, и количестве сокращенных работников за предыдущие несколько лет: 74 000 в GM, 60 000 в IBM, 50 000 в Sears и 40 000 в AT&T, к примеру. Тот факт, что такой консервативный журнал нарисовал столь вопиющую картину с целью передать реалии корпоративной жизни, говорит о возрастающем беспокойстве и скептицизме, с которым люди относятся к роли и интересам современных корпораций.

В Германии, где система введения в совет директоров сотрудников компании привела к созданию совместных комитетов в самых высоких корпоративных кругах, этой тенденции успешно сопротивляются. Предпринималась осознанная попытка интегрировать интересы труда и капитала. Распределение рабочих обязанностей заменило массовые увольнения, а уровень заработной платы и социальных пособий постарались сохранить. Но с развитием систем глобализованного производства с низкой оплатой труда трудно сохранить национальную политику. Глобальная экономика не соблюдает государственных границ, если это касается экономичности производства. Хотя правила относительно обязательного применения местных комплектующих и материалов и требуют, чтобы международные корпорации производили товары в той местности, где собираются их продавать, многие глобализованные отрасли имеют тенденцию переходить к низкозатратным центрам производства, где бы эти центры ни находились. Борьба труда и капитала сейчас происходит на мировой сцене и тесно связана с ролью интернациональных корпораций в мировой экономике. Именно к этой стороне радикальной критики мы сейчас и обратимся.

Многонациональные корпорации и мировая экономика

Мировой экономикой управляют гигантские компании, обычно называемые «многонациональными», или «транснациональными», корпорациями. Сегодня на их долю приходится 70% мировой торговли.

В 2003 году, согласно отчету журнала Fortune, в мире существовало 53 корпорации с годовым объемом продаж от $63 млрд до $263 млрд. Самые крупные из них, в том числе Exxon Mobile, General Motors, Wal-Mart, BP, Royal Dutch/Shell, General Electric, Toyota, Total, ING Group и Hitachi, обладают объемом продаж, превышающим ВНП многих государств (пример 9.3). Таким образом, неудивительно, что их называют суверенными государствами, имеющими решающее влияние на международную политику и мировую экономику.

Многонациональные корпорации с головными офисами в Японии и Штатах возглавляют список крупнейших компаний. Почти до начала 1970-х гегемония США была неоспорима, но к середине 90-х японские компании стали доминирующей силой. В последнее время компании из Китая и других азиатских стран начинают появляться в списке транснациональных корпораций.

В число крупнейших входят компании из таких отраслей, как электроника, автомобильное производство, нефть, страхование, розничная торговля и многие другие. Как правило, они действуют во многих странах мира. Большинство преследует разнообразные интересы и контролируется акционерами, а некоторыми полностью или частично владеет государство.

Конечно, транснациональные корпорации присутствуют в нашей жизни уже давно. Город-государство Венеция в XV веке активно участвовал в мировом движении финансов, а крупные международные торговые компании, такие как Dutch East India Company и Hudson Bay Company, организовывали коммерческие операции на многих континентах уже в XVII веке. Однако именно в конце XIX — начале XX века возникают и расцветают многонациональные корпорации параллельно с развитием мировой капиталистической экономики. Крупные специализированные корпорации появились одними из первых, накопив большие экономические ресурсы и почти монопольную власть при операциях во многих странах. Около середины ХХ века возникло новое достижение, сопровождавшее антитрестовские законы, призванные умерить влияние таких организаций, а именно возникновение многоотраслевых конгломератов. Многонациональные многоотраслевые конгломераты развились как компании, предназначенные контролировать поставщиков или важное сырье, составлять портфель многоотраслевых инвестиций, снижать риск, связанный с местоположением, с помощью операций во многих местах одновременно, заниматься инвестициями, защищающими их от превратностей экономического цикла или политики правительства какой-то из стран, и открыть новые рынки для товаров, приблизившихся к состоянию зрелости на прежних рынках.

Одни конгломераты сформировались, когда крупные фирмы начинали интересоваться новыми областями; другие очень быстро образовались посредством серии финансовых транзакций, которые сотворили огромные организации практически из ничего. Последние возникали с невероятной скоростью в 1960-е годы, когда финансисты воспользовались биржевым бумом, сопровождавшим войну во Вьетнаме, и приобретали компанию за компанией. Возьмем один очень яркий пример: всего лишь за десять лет Гарольд Дженин превратил ITT из свободно связанной группы международных телефонных компаний в централизованный конгломерат с 331 филиалом и еще 771 филиалом, оперирующими в семидесяти странах. За одиннадцать лет, с 1959-го по 1970-й, ITT поднялась с 57-го до 9-го места в списке крупнейших компаний мира журнала Fortune. Как пишет журналист Энтони Сэмпсон в своем анализе деятельности ITT, выдающийся успех Дженина был повторен во многих других корпорациях. Gulf and Western была быстро выстроена из маленькой фирмы, производившей крылья для автомобилей, в конгломерат из 92 компаний в таких разнообразных областях, как добыча угля, производство сахара, издательский и шоу-бизнес. Litton Industries родилась из производителя электроники с оборотом в $1 млн в конгломерат более 100 компаний менее чем за десять лет.

Общая тенденция к образованию более крупных и многоотраслевых организаций, преобладавшая в 1960-е, отражается в показателях концентрации промышленности. В 1948 году двести крупнейших промышленных корпораций в США контролировали 48% производственных ресурсов, а в 1969-м — уже 58%. К началу 1980-х сто крупнейших производственных компаний контролировали 48% производственных активов во всем мире.

Эта схема централизованного контроля сохранялась на протяжении всего века, но, как заметил Питер Друкер, она сопровождалась набиравшей обороты схемой собственности посредством влияния пенсионных фондов и других каналов организационных инвестиций. Эта тенденция привела к появлению «посткапиталистического общества», в котором логика накопления капитала все еще движет системой, но весь куш достается новой обособленной группе «собственников».

Многонациональные корпорации как глобальная власть

Эти события оказали значительное влияние на структуры власти во всем мире. Многие современные организации крупнее и влиятельнее, чем государства, но, в отличие от государств, они не отчитываются ни перед кем, кроме самих себя. Например, как показали исследования, деятельность многих многонациональных корпораций в высокой степени централизована, их зарубежные филиалы плотно контролируются посредством правил и положений, устанавливаемых головным офисом. Филиалы должны отчитываться регулярно, а их сотрудникам часто не позволяют влиять на решения, касающиеся данного филиала. Генеральные директора за рубежом становятся директорами отделений, занимаясь локальными инициативами в рамках политики, диктуемой из центра. Поскольку именно от штаб-квартиры фактически зависит будущее топ-менеджера в корпорации, заботы центра всегда важнее местных проблем. Ресурсами многонациональных корпораций тоже управляют таким образом, что создается зависимость, а не местная автономия.

Бросается в глаза, что транснациональные корпорации обладают монолитной властью, и ХХ век был свидетелем повсеместной трансформации, когда, как выразился историк бизнеса Альфред Чендлер, «видимая рука» менеджмента заменила «невидимую руку», которая, как считал Адам Смит, двигала экономикой конкурентных рынков. Эта власть не только экономического характера. Она также и политическая, и культурная. Отметим, к примеру, глобальный маркетинговый альянс, заключенный между McDonald's и Disney. Объединившись, эти две компании создали силу глобального масштаба, которая будет чрезвычайно способствовать общению молодежи по всему миру.

Из всех организаций многонациональные ближе всех подошли к пониманию самых больших страхов Макса Вебера, что бюрократические организации могут превратиться в тоталитарные режимы, служащие интересам элиты, при которых те, кто находится у руля, обладают почти непререкаемой властью. Хотя владение корпорациями сегодня принимает разные формы и, в идеале, отражает то, что Питер Друкер называет «социализмом пенсионных фондов», управление все еще в высокой степени централизовано. «Владельцы» не в состоянии знать, что происходит, тем более в отношении деталей, потому что многонациональные корпорации обычно контролируют сеть дочерних компаний. Власть концентрируется в руках менеджеров высшего звена.

Исторически целью таких корпораций было добиться глобального господства с помощью привлечения сырья со всего мира по как можно более низким ценам, чтобы производить и продавать товары и услуги на самых прибыльных рынках. Старая модель состояла в том, чтобы многонациональные корпорации оперировали из домашнего офиса — скажем, из США — и проникали на зарубежные рынки на расстоянии. Сегодня тенденция такова, что усиливается одновременное присутствие во многих ключевых местах мира.

Например, известный эксперт в области стратегии Кеничи Омае выдвинул предположение, что в конце ХХ века произошел переход к тому, что он назвал «тройственной властью»: одновременное проникновение и присутствие в Японии, Европейском сообществе и Северной Америке. Вместо того, чтобы продавать по всему миру товары-«клоны», международные компании сейчас находят пути проникнуть внутрь этих трех основ власти с отличающимися товарами, которые займут оптимальную позицию на локальных рынках. Это требует новых стратегий и использования совместных предприятий и международных консорциумов, посредством которых разные компании используют сильные качества друг друга. Возникают странные союзы. Возьмем альянс GM и Toyota. Такие конкуренты, как эти, могут взаимовыгодно использовать сеть распространения друг друга, системы производства и другие преимущества. Если американский производитель может объединиться с европейскими и японскими компаниями с сильными сетями дистрибуции, это принесет большую пользу всем сторонам.

Как показали Курт Мироу и Гарри Морер в своей книге «Паутины власти»³, многонациональные корпорации уже давно участвуют в таком партнерстве посредством международных картелей, даже несмотря на их запрещение во многих странах. Корпорации также снизили уровень конкуренции, вступив в соглашения о защите локальных рынков, устанавливающие эксклюзивные территории, которых конкуренты будут избегать или довольствоваться уже имеющейся долей рынка, исключение составляют только маленькие местные компании, не принадлежащие к картелю. Соглашения «об охотничьих угодьях» часто определяли степень конкуренции, позволенной на зарубежных рынках, и предпочтение обычно отдавалось схемам традиционного рыночного доминирования. Договоры об обмене технологиями, их переносе и патенте снизили конкуренцию и в этой сфере. С новыми схемами международных альянсов все это перешло на новый уровень сложности. Эти приемы подкрепляют и так уже огромную власть многонациональных корпораций, и не последним образом потому, что помогают предотвратить взаимно разрушительные баталии между гигантами, контролируя территорию и условия, на которых они борются.

Усилия транснациональных корпораций по контролю своей внешней среды также распространяются на область политики как таковой. Хорошо известно, что крупные компании часто используют свою огромную силу воздействия на правительство для создания благоприятных для них политических решений. В этом виде деятельности (возможно, больше, чем в каком-либо другом) политическое значение корпораций как глобальной силы выступает на первый план, поскольку они в состоянии оказывать решающее влияние на правительства стран, в которых работают, особенно если страна зависит от их присутствия или от каких-то аспектов их деятельности. Хотя обычно вопросы, в отношении которых корпорация хочет оказывать влияние, экономические, она часто оказывается напрямую, а иногда незаконно, вовлеченной в политический процесс. Так, когда экономические цели корпорации находятся в конфликте с линией развития, которой придерживается местное правительство, ее очень легко впутать в деятельность, направленную на формирование экономической и социальной политики страны пребывания. В результате ее могут втянуть в политику, и ее деятельность может приобрести явную политическую и идеологическую окраску, несмотря на то, что действует она обычно за кулисами. Классический и печально известный случай с участием ITT в политике Чили, где в 1970 году она плела интриги, чтобы помешать избранию президента-марксиста Сальвадора Альенде. Сговорившись с ЦРУ, ITT хотела создать в Чили экономический хаос и спровоцировать военный переворот, при этом предложив правительству США «семизначную сумму», чтобы помешать Альенде прийти к власти.

Многонациональные корпорации являются значительной политической силой в мировой экономике, которая по большей части ни перед кем не отчитывается. Чилийский эпизод, хоть и представляет собой крайний случай, обнаруживает намного более общий набор проблем, имеющих отношение к противоречиям, которые возникают, когда сильной авторитарной власти вроде многонациональных корпораций позволяют существовать в демократических государствах, поскольку они в состоянии превратить демократический процесс в полную бессмыслицу, заставляя правительство быть более отзывчивым к проблемам корпорации, чем к интересам избравших его людей.

Мы видим теперь, почему сторонники радикальной точки зрения указывают на существование многонациональных корпораций как на очередное подтверждение общего антагонизма интересов людей и корпораций. Безграничная власть корпораций и связанных с ними картелей, альянсов и смыкающиеся схемы владения и контроля объединяются, чтобы создать такую мировую экономику, где господствуют организации, а власть корпоративных чиновников зачастую намного превышает власть избранных политиков и широкой публики.

Многонациональные корпорации: история эксплуатации?

Сторонники корпораций считают их положительными силами экономического развития: они создают работу и привносят новые технологии и экспертизу в сообщества или страны, которым было бы сложно развить эти ресурсы самостоятельно. Критики корпораций, напротив, считают их авторитарными божествами, которые стремятся эксплуатировать все, что могут предоставить им страны пребывания. Этот спор выявляет две стороны одной большой дилеммы: правила, играющие на руку корпорации, могут не совпадать с интересами сообщества или нации, где расположена эта корпорация. Следовательно, учитывая огромную власть компании, местным властям приходится иногда полагаться на ее великодушие и социальную ответственность.

В этом смысле история многонациональных корпораций оставляет желать лучшего. Высокоцентрализованные системы принятия решений зачастую означают, что централизованные корпоративные интересы, касающиеся прибыльности, роста или стратегического развития корпорации в целом, выходят на первый план, а местная община или национальные интересы — на второй. Так, когда стратегические соображения заставляют высшее руководство корпорации ликвидировать свои холдинги в определенной отрасли, закрыть тот или иной завод или реструктурировать его международные операции, последствия для общин или стран, которых это коснется, могут оказаться губительными. Рассмотрим, к примеру, как поиск более дешевого труда и отсутствия профсоюзов заставил многие компании уйти из относительно дорогих городов в Канаде и на севере США в южные штаты, Мексику, Бразилию или Азию. В итоге произошел упадок целых регионов и городов. Последствия особенно сказались на маленьких общинах, где решение корпорации закрыть крупный завод могло лишить район источника существования. Массовые миграции из регионов также вызывают высокую структурную безработицу, повышая список людей, получающих пособия, и усугубляя финансовые проблемы. Горькая ирония заключается в том, что многие из этих решений принимаются не потому, что тот или иной завод или операции невыгодны, а потому, что корпорация уверена, что в другом месте она заработает еще больше.

Такие тенденции наблюдаются в приходящих в упадок промышленных и угледобывающих центрах Европы, где закрытие шахт и сталелитейных заводов ведет к экономическому и социальному коллапсу целых регионов. Эти сообщества чувствуют себя так, будто их использовали и высосали до последней капли, а теперь выбрасывают, потому что отпала надобность. Ощущения неприязни и того, что людей используют, особенно сильны там, где закрываемые заводы или шахты прибыльны, но недостаточно для корпорации.

То, что корпоративные и общинные интересы не всегда совпадают, — трюизм, актуальный для всех организаций, не только транснациональных. Но масштаб операций последних так велик, что последствия их решений очень серьезны. Мы проиллюстрировали этот тезис, показав, как изменения корпоративной стратегии, даже если они призваны всего лишь повысить уровень прибыли, могут заложить основу масштабных экономических изменений. Подобным же образом решение корпораций перевести свой ликвидный капитал из одной страны в другую с целью воспользоваться разницей процентных ставок может иметь огромные последствия для международного баланса выплат вовлеченных стран. Или решение преследовать определенную линию корпоративного развития может сильно повлиять на национальное и региональное экономическое планирование, разрушая отношения, которые регион или страна хотят поддерживать.

По этим и многим другим причинам сообщества и нации часто хотят привлечь корпорации и в то же время боятся последствий, поскольку знают, что корпоративные интересы чреваты глубокими конфликтами. Некоторые страны, как, например, Канада, где иностранный капитал в разных отраслях составляет более 50%, официально признали существование таких конфликтов и попытались (правда, безуспешно) определить условия, при которых корпорациям будет позволено оперировать на их территории (пример 9.4). Однако есть дилемма: чем больше правительство принимающей страны пытается контролировать работу международных корпораций, тем менее привлекательной становится эта страна для инвестиций. Значит, корпорация и государство оказываются в отношениях господства и зависимости или противоборствующих блоков власти, каждый из которых пытается диктовать свои условия. Пока, судя по всему, в счете ведут корпорации. Государствам приходится признавать, что они не в состоянии контролировать происходящее на собственной территории.

Влияние межнациональных корпораций на страны Запада может быть губительным, но их влияние на страны третьего мира намного хуже. Критики называют их современными мародерами, эксплуатирующими природные и другие ресурсы ради собственных целей. Разумеется, сами корпорации так не считают. Им кажется, что их деятельность помогает развитому миру развиваться дальше вопреки трудностям, создаваемым нежелательным обнародованием грехов социально безответственного меньшинства, пропагандой левых критиков против большого бизнеса, а иногда -враждебным и неблагодарным местным правительством, которое непочтительно относится к контрактам. Хотя корпорации и признают, что их деятельность должна подчиняться определенным правилам поведения, они утверждают, что приносят скорее пользу, чем вред, и что корпорации и государства могут работать на взаимовыгодных условиях. Спор жарок, и аргументировать можно обе позиции.

Вот каковы основные пункты спора.

Первое, о чем говорят критики многонациональных корпораций в развивающихся странах: их влияние на экономику стран пребывания, подобное влиянию колониальной империи, преемниками коих они являются, носит характер эксплуатации. Если рассмотреть роль корпораций в странах третьего мира, то обнаружится, что первые традиционно активно участвовали в извлечении сырья и продовольствия. Позже они стали участвовать в производстве. В обоих случаях контроль операций, технологии и доходов находится в руках межнациональных компаний и стран их происхождения, а страны третьего мира в итоге больше зависят от них, чем в начале процесса.

Рассмотрим, к примеру, как корпорации поступали с товарами и природными ресурсами слаборазвитых стран. Они использовали ресурсы своих стран пребывания, чтобы повысить прибыль и стандарты жизни на Западе. В торговле товарами доминирует горстка глобальных компаний. Так, около шести компаний в каждой группе контролируют от 85 до 90% мировой торговли пшеницей, 75% сырой нефти и 95% железной руды. Структура рынка оказала мощное влияние на мировые цены, а производители из развивающихся стран стали свидетелями падения действительной экспортной стоимости товаров ниже уровня 1930-х годов. Между 1980 и 1990 годами это приравнивалось к переводу $300 млрд из бедных слаборазвитых стран в развитые. Пока правительства оказывали на них давление, корпорации очень мало обрабатывали и перерабатывали сырье в странах извлечения. Материалы экспортировались в сыром виде, часто это было весьма выгодно для корпораций, но совершенно невыгодно для этих стран, как в финансовом плане, так и в отношении экономического развития.

В сельском хозяйстве картина еще хуже, так как производство на экспорт в западные страны часто делало местное население полностью зависимым от иностранных работодателей и рынков в отношении самых элементарных аспектов существования. Рассмотрим, как сельское хозяйство во многих латиноамериканских и карибских странах было реструктурировано с тем, чтобы производить такие товарные культуры, как сахар, кофе, тропические фрукты, орехи и гвоздику. Под влиянием господствующих в этой и других отраслях сельского хозяйства корпораций развивающиеся страны, несмотря на широко распространенный голод, стали экспортерами продовольственных товаров. Даже Африка сегодня является экспортером ячменя, бобов, арахиса, свежих овощей и рогатого скота. Производство товарных культур означает, что лучшая земля используется под экспортные культуры, а не для местного потребления. Следовательно, бедность в странах третьего мира часто происходит из-за «развития», когда мелкие фермеры, лишившись земли, изъятой колонистами или купленной корпорациями, начинают трудиться на больших плантациях за минимальную плату, вместо того чтобы зарабатывать себе на жизнь прежним способом. Товарные культуры непригодны для местного использования. Нельзя выжить, потребляя сахар, кофе, резину, клубнику или гвоздику — растения, заменившие более традиционные культуры. Выжить можно, только если продавать свой труд, зарабатывать деньги и покупать еду. Но поскольку местное пищевое производство широко заменяется на товарные культуры, это становится очень дорого. Так, люди даже в странах с плодородной почвой часто ввергаются в бедность. Критики корпораций считают, что они создают и сохраняют многие проблемы, присутствующие сегодня в третьем мире. Даже либеральные экономисты признают, что корпорации усугубляют, а не сужают, пропасть между богатыми и бедными. Как выразилась Тереза Хейтер, они участвуют в «создании мировой бедности». Самые богатые 20% населения Земли сегодня имеют средний доход на душу населения, в 60 раз превышающий доход беднейших 20%.

То, что население третьего мира попало в зависимость в отношении наемного труда как источника существования, соответствует тому, что произошло во время промышленной революции в Европе, когда создание зависимого рабочего класса возникло наряду с исчезновением традиционных способов получения средств к существованию. Точно такой же процесс происходит в странах третьего мира сегодня. Появление межнационального предприятия означает устранение местного сельского хозяйства, традиционных ремесел и отраслей и создание лишенной собственности рабочей силы и рынка неквалифицированного труда. Умелые ремесленники и фермеры идут работать на плантации и фабрики за минимальную плату точно так же, как это было в Европе и Америке столетия назад. И так же, как владельцы фабрик во время промышленной революции, эксплуатировавшие эту рабочую силу, корпорации продолжают заниматься этим в странах третьего мира.

Отсюда вытекает второй момент, за который критикуют транснациональные корпорации: они используют местное население в качестве наемных рабов, нередко как заменитель состоящих в профсоюзах западных работников. На фабриках третьего мира, которыми владеют транснациональные компании, мужчины, женщины и дети часто работают по десять-двенадцать и более часов за менее чем доллар в день. Неудивительно, что промышленное производство стремительно перемещается из западных городов в страны третьего мира. Например, по оценке AFL-CIO, только США каждые пять лет теряет около миллиона рабочих мест в пользу этих источников дешевой и нещадно эксплуатируемой рабочей силы.

Хотя межнациональные корпорации утверждают, что приносят в слаборазвитые страны капитал и технологии, на самом деле они осуществляют чистый вывоз капитала и предпринимают усилия, чтобы никогда не терять контроль над технологией, которую привозят. Иногда корпорации зарабатывают до 80% своего капитала на местных ресурсах. Их собственные прямые вложения, таким образом, относительно малы, они увеличивают доход от общих прибылей собственного капитала до невероятных высот. В определенных отраслях уровень доходности капитала, вложенного корпорациями, иногда достигает 400% в год. Учитывая, что обычно основная часть прибыли репатриируется в головной офис и, следовательно, в родительское государство, легко понять, что происходит отток капитала из стран оперирования. Слаборазвитым странам становится все труднее получать долгосрочную прибыль от присутствия межнациональных корпораций, так как местные правительства обычно не имеют собственных вложений в данной отрасли.

Серьезность этой проблемы усугубляется иностранной поддержкой, распространяемой такими службами, как World Bank, IMF и Агентство международного развития США. Часто эта помощь ограничивается продвижением связей с межнациональными предприятиями, и в долгосрочной перспективе это способствует вывозу капитала. Проблему живо иллюстрирует тот факт, что немалые проценты на внешний долг слаборазвитых стран сегодня выше, чем изначально заимствованный капитал, и что их ежегодные процентные выплаты часто превышают размер поступающей помощи. По оценкам, слаборазвитые страны-должники осуществляют чистые трансфертные платежи объемом более $20 млрд в год. Другими словами, международная помощь привела к тому, что они платят Западу намного больше, чем получают.

Схожие претензии предъявляются и к экспорту технологий. Хотя обычно много шума делают из того, что корпорации привносят ценные знания в слаборазвитые страны, они привносят туда только то, что хотят, и устанавливают над этим контроль. Многие технологии, экспортированные в слаборазвитые страны, — это западные технологии, зачастую непригодные для местных условий, а многие — хорошо известные и далеко не передовые. Технология, достигающая зрелости на Западе, часто находит готовый рынок в третьем мире, особенно когда ее поддерживает помощь из-за рубежа. Западная технология также делает слаборазвитого пользователя зависимым от западного поставщика в отношении запчастей, модернизации и зачастую экспертизы, необходимой для поддержания и развития технологии. Таким образом, утверждают критики, корпорации занимаются не чем иным, как «умным маркетингом», который служит их же интересам. Например, большая доля исследований и разработок продолжает вестись в стране происхождения, поэтому слаборазвитая страна не получает никакой реальной возможности накапливать собственные знания и навыки. Экспорт технологий, таким образом, на самом деле является экспортом новой формы зависимости.

Другой повод критиковать корпорации — сокрытие ими чрезмерных прибылей и уклонение от уплаты соответствующих налогов в странах оперирования посредством создания «трансфертных цен». Треть мировой торговли (ошеломляющая цифра) — это внутрикорпоративная торговля. В отношении стоимости каждая корпорация часто является собственным крупнейшим клиентом, и дочерние компании покупают друг у друга. Такая торговля дает корпорации простор для манипуляции цифрами прибыли дочернего предприятия, расположенного в определенной стране. Покупая материалы у одного дочернего предприятия по высоким ценам и продавая товар другому по низким, компания может заявить об операционном убытке или о высокой прибыли в зависимости от того, какое впечатление она хочет произвести на остальной мир. Так, прибыли дочерних компаний в странах с высокими налогами можно держать относительно низкими, а там, где налоги низкие, — высокими. Или прибыль можно перекинуть с одной отрасли в другую, чтобы воспользоваться особыми стимулами, которые предлагает правительство принимающей страны. Такие транзакции играют важную роль в политике организации, особенно при переговорах с профсоюзами, и в создании разумных оснований для закрытия заводов. Утверждение о том, что завод «не приносит прибыли», часто подкрепляется творческим бухучетом, который обманывает всех, кроме самых догадливых членов профсоюза, инвесторов и общества в целом. Корпорации, как и другие организации, используют бухгалтерский учет для создания впечатления о реальности ради собственной выгоды.

Наконец, транснациональные корпорации заключают с государствами и общинами неправомерно кабальные сделки, настраивая одну группу или страну против другой, чтобы выиграть исключительные уступки. Эти сделки могут принимать разные формы: права на удержание контроля на определенный период времени, чрезмерный возврат на капитал, налоговые льготы или доступ к субсидиям и другим формам поддержки местного правительства, свобода от государственного регулирования или регулирование стесненных кредитов. Корпорация часто достигает положения, при котором она может поступать, как заблагорассудится. Некоторые из самых очевидных примеров злоупотребления можно найти в области охраны труда и здоровья на производстве и в общей манере поведения корпораций по отношению к безопасности общин и рынков, которые они обслуживают. Свободные от государственного регулирования, они часто управляют опасным производством или обрушивают вредные товары на ничего не подозревающую публику. Предположительно, стандарты безопасности на некоторых заводах транснациональных корпораций в странах третьего мира на десятилетия отстают от западных. Постоянно присутствующая угроза на таких заводах была хорошо проиллюстрирована трагедией на заводе Union Carbide в Бхопале, Индия, в 1984 году⁴, унесшей более 2500 жизней и покалечившей тысячи людей.

По всем этим причинам критики корпораций подчеркивают, что эти организации могут вызвать экономическое, политическое и социальное опустошение, нарушая развитие принимающей страны, а не способствуя ему. Разумеется, причина не только в корпорациях, ибо их зачастую приглашают в страну и они активно поддерживаются правящими кругами. Таким образом, критики обвиняют в основном правящие круги этих стран за участие в господстве и эксплуатации их человеческих и материальных ресурсов. Иногда корпорация заключает негласный или гласный договор с властями по поводу условий ее предстоящей работы. В иных местах договоренность носит менее явный характер и является результатом осторожного и продолжительного политического лоббирования.

Радикальная критика, таким образом, подчеркивает, что современное государство и транснациональная корпорация действуют как партнеры в систематическом господстве. Защитники современной практики, однако, рассматривают такую деятельность под более благоприятным углом. Государство и корпорации считаются партнерами в деле прогресса, модернизации и развития, и, по мнению сторонников этого партнерства, большинство корпораций ведет себя образцово. Эти сторонники утверждают, что необходимо сосредоточить внимание на примерном поведении как модели того, как должна выглядеть практика по всему миру, и разработать кодекс поведения и подотчетности с целью создать конструктивную систему координат для мирового развития, как те, что разработаны ООН по отношению к вредным товарам и Международной организацией труда по отношению к добросовестному корпоративному гражданству.

Преимущества и недостатки метафоры господства

Большую часть того, о чем говорилось в этой главе под знаком господства, можно рассматривать с другой точки зрения — как непредвиденное следствие в общем-то рациональной системы деятельности. Отрицательные последствия деятельности организации, сказывающиеся на ее сотрудниках и внешней среде или на схемах неравенства и развитии мировой экономики, необязательно намеренны. Обычно это последствия рациональных действий, с помощью которых группа отдельных людей стремится преследовать определенные цели, такие как повышение прибыли или рост корпорации.

Что же мы тогда подразумеваем под рациональностью? Если рациональность имеет ненамеренные негативные последствия, и даже самые уважаемые и прекрасные организации создают проблемы для других, почему эти действия называются рациональными?

Ошеломляющая сила метафоры господства в том, что она привлекает наше внимание к двойственной природе рациональности, показывая, что она всегда отражает лишь одну точку зрения. Действия, которые являются рациональными для повышения прибыли, могут оказаться вредны для здоровья работников. Действия, предназначенные создать более сбалансированный портфель рисков (например, отказавшись от интересов в определенной отрасли), могут означать упадок целых сообществ людей, жизнь которых выстроилась вокруг этой отрасли. То, что рационально с организационной точки зрения, может быть катастрофическим с другой.

Взгляд на организацию как на модель господства, которое преследует определенные интересы за счет других, ставит этот важный аспект организационной реальности в центр нашего внимания. Он позволяет оценить мудрость мысли Макса Вебера о том, что стремление к рациональности может само по себе быть моделью господства, и вспомнить о том, что, как было отмечено в заключении к главе 6, говоря о рациональности, мы всегда должны задавать вопрос: «Рационально для кого?»

Таким образом, эта метафора предоставляет полезную встречную точку зрения на традиционную теорию организации, которая, по большей части, игнорировала ценности или идеологические посылки. Дискуссии об организации в большинстве своем пытаются быть идеологически нейтральными, часто представляя теории организации как универсальные, которые можно использовать в самых разных целях, и определяя вопросы деловой этики как предмет особого и отдельного изучения. Так, можно говорить или писать о том, как создать бюрократическую или матричную организацию, или управлять организационной культурой, или вести организационную политику, не уделяя особого внимания тому, как будут использованы эти идеи. Тот факт, что их могут использовать для улучшения производства пищевых продуктов или бомб, и что, повышая рациональность и эффективность организации, можно заложить основу для действий, совершенно нерациональных для многих других групп людей, не обсуждается. Одним из величайших достоинств метафоры господства является то, что она заставляет нас признать, что господство — неотъемлемая часть организации, а не просто непреднамеренный побочный эффект. Она показывает нам, что у даже у идеальных организаций часто существует «изнанка», и предполагает, что все менеджеры и теоретики организации должны задуматься об этом.

Используемая в еще более активном ключе, метафора господства указывает путь к созданию теории организации для эксплуатируемых. Показывая изнаночную сторону жизни организации, будь то в отношении структурного неравенства, расизма, несчастных случаев и профессиональных болезней или эксплуатации людей в слаборазвитых странах, теоретик организации получает средство использовать теорию как инструмент социальных изменений. Те, кто преследует эту цель, используют возможность разработать радикальную теорию организации, чтобы противостоять влиянию более традиционной, которая, как они считают, служит интересам статус-кво.

Другое преимущество метафоры господства в том, что она помогает нам осмыслить вопросы, подпитывающие эту радикальную систему координат на практике. Как уже говорилось, многие организации радикализуются путем деления на «нас» и «них». Понимая, что организации способствуют сохранению двойственных рынков труда, которые поддерживаются дифференцированными системами привилегий, или что они действуют как структуры возможностей, которые пролагают путь к успеху одних сотрудников и перекрывают его для других, мы получаем представление об угнетении, испытываемом миллионами людей ежедневно. Начав понимать реалии фабричных рабочих, которые не видят будущего в своей организации, кроме продолжения их мрачного настоящего, или ощущение эксплуатации, испытываемое теми, кого заставляют работать под тяжким гнетом, потому что у них нет других средств к существованию, мы можем начать понимать, что забастовочные движения — не дело рук смутьянов или профсоюзов, давно ставших бесполезными.

Многие организации буквально расколоты на классы, находящиеся в состоянии войны. В них естественным образом появляются радикальные лидеры, любой ценой стремящиеся изменить обстоятельства жизни своих последователей, даже если это означает затяжной и тяжелый бой, который в итоге можно проиграть. Следовательно, сотрудники участвуют в том, что их работодатели считают безрассудной и тщетной борьбой за увеличение заработной платы, которого, как им кажется, они заслуживают, или даже могут лишить компанию бизнеса, чтобы не возвращаться к работе на несправедливых условиях. Популярное суждение о том, что организации служат интересам всех сторон, скрывает тот факт, что радикальная идеология -не просто идеология, но и точное описание реальности людских масс.

Метафора господства подталкивает к признанию кажущейся и действительной эксплуатации на рабочем месте, а не отсекает ее как «радикальное» искажение привычного хода событий. Очевидно, если бы управляющие организациями попытались согласиться с правомерностью радикальной точки зрения, а не отмахивались от нее, как происходит в настоящее время, это могло бы способствовать рождению новой эпохи в отношениях с сотрудниками и корпоративной ответственности. Новая агрессивная форма социального сознания обязала бы руководителей корпораций взять на себя личную ответственность за антигуманные последствия стольких повсеместных явлений.

Достоинства метафоры господства, таким образом, обеспечивают основу для истинно радикальной критики организации и организационной теории. Однако, по мнению многих, она заходит слишком далеко и обладает рядом серьезных недостатков. Первый и самый важный из них обнаруживается тогда, когда эта точка зрения связывается с простой теорией заговора организации и общества. Хотя есть неоспоримые свидетельства того, что схема господства имеет классовую основу, что существует тенденция объединения интересов правящей элиты в централизованной собственности и контроле, и что политика правительства часто направлена на сохранение господствующих социальных групп и на служение их интересам, это необязательно доказывает, что в противостоянии одного класса другому присутствует заговор.

Вернемся к вопросу, неявно возникавшему на протяжении всей этой главы: возникает ли господство организаций по умолчанию или умышленно? Теория заговора говорит о втором, предполагая, что доминирование в обществе коренится в какой-то жесткой структуре мотивации или в сознательной политике эксплуатации. Однако это необязательно так. Если вернуться к идеям главы 8, нетрудно увидеть, что доминирование может быть заложено в логике изменений жизни общества. Действия организаций, продвигающие социальное неравенство, несчастные случаи на производстве, профессиональные болезни, загрязнение окружающей среды или эксплуатацию в слаборазвитых странах, происходит от того, как системные силы диктуют, как именно нужно делать бизнес. В этом отношении важно отметить, что многие патологии, рассмотренные в этой главе, можно найти по обе стороны политической системы. Падение Берлинской стены показало, что восточный коммунизм, подобно западному капитализму, преуспел в создании систем корпоративного господства!

Для многих любое объяснение социального господства, которое подчеркивает его системный характер, является слишком детерминистическим и служит целям снятия всякой ответственности с облеченных властью людей, активно занимающихся созданием организационного мира и, в принципе, имеющих достаточно власти, чтобы что-то изменить. Однако это помогает поднять весьма насущный вопрос, поскольку многие ответственные лица высочайших уровней часто ощущают, что попали «между молотом и наковальней», признавая социальные последствия своих действий, но все же зная, что чувствительные социальные последствия или несвоевременные тревоги о людях могут парализовать экономику и помешать организациям работать решительно и эффективно.

В том отношении, что господство видится частью общественного заговора или ответственностью нескольких отдельных человек, потенциальные последствия проявляются в обвинениях, защитных действиях и усугублении фундаментальных проблем. В лучшем случае это мобилизует общественную и политическую оппозицию, которая стремится произвести революционные изменения, но обычно добивается лишь незначительных. Хотя такая мобилизация может быть полезной, более системное понимание помогло бы создать более сильное ощущение коллективной ответственности и найти способы переопределить основные проблемы с целью сформировать новые корректирующие действия. Например, такое переопределение может показать, что господство — неотъемлемая часть процессов взаимной обусловленности или диалектической логики изменений, которые можно переформировать, уделяя внимание определенным системным патологиям, новым кодексам социальной ответственности, новым понятиям социальной подотчетности и тому подобному. Как говорилось в главе 8, мы можем устранить основные проблемы, изменив «правила игры», которые их порождают. Такой подход к метафоре и ее следствиям выходит за ограничения, наложенные интерпретациями, свойственными любой теории заговора.

Второй потенциальный недостаток метафоры заключается в опасности, что, установив равенство между господством и организацией, мы упустим из виду, что негосподствующие формы организации тоже возможны. Учитывая это, некоторые утверждают, что метафора должна делать упор на критику ценностей, лежащих в основе разных форм организации, и подчеркивать различия между эксплуатационными и неэксплуатационными формами, а не заниматься критикой в широком плане.

Наконец, часто говорят, что эта метафора просто формулирует крайнюю форму «левой» идеологии, призванной подлить масло в огонь радикального подхода и, таким образом, добавить проблем менеджерам в и без того неспокойном мире. В этой позиции есть рациональное зерно в том отношении, что данный взгляд идеологический по характеру, но определенно не более идеологический, чем любой другой. Главы этой книги рассказывают о том, что всем теориям организации свойственна идеологичность в том смысле, что они предоставляют нам однобокий взгляд на вещи. Итак, хотя метафора господства может привести к тому, что мы слишком сосредоточимся на негативных сторонах организации, на самом деле этот подход не более экстремальный, чем любой другой, и ортодоксальный подход в том числе.

Глава из книги Гэрета Моргана "Образы организации" любезно предоставлена издательством "Манн, Иванов и Фербер".

³ Kurt Mirow and Harry Maurer Webs of Power.

⁴ Взрыв газа на этом заводе, ставший следствием халатности, считается причиной смерти около 100 000 человек, подавляющее большинство которых умерли в последующие 20 лет. У жертв этой катастрофы до сих пор рождаются больные дети.